В наштопанный шелест бубновых плащей завёрнут суногий шаг.
Каштановых палиц безрукость падает в горький плавленый сыр.
Отъявленный мастер, как пальцы, видит ещё не объявленный шах.
Но в знании спелом уже не видит, как сильно качнулись весы.
Сквозь кожу тумана густая, венозная, тянущаяся толпа.
И к листьям спотыкновение, и гонг был, а сердца нет.
Во лбах копошатся седые до слёз мокрицы подгнивших падл.
Зудит, наливается — дикой святости бутонящийся цветмет.
Кто-то прищурился, сморщился — чует запах ищеек и щей.
Кто-то поёт и обычно пинает то, что обычно пинал.
Иголку сознания в мирояйце лелеет каждый Кощей.
По швам расползается тело вещей, и щель — открытый финал.