всё забор. и забор окружён заборами Читать далее «Забор»
Нацепив на правый глаз снобизма монокль
Нацепив на правый глаз снобизма монокль,
ходите вокругль, да окль. Читать далее «Нацепив на правый глаз снобизма монокль»
Кража
Почти пустой автобус качается от ямок. Виталий оглядывается: взад убегает дорога, теряясь в чаду промзоны, справа (или слева, если смотреть по ходу движения) у окна сидит беззубая старушка с ведром из-под майонеза, недалеко от неё — два школьника тыкают пальцами в телефоны, мужик в коричневом пальто спит и бьётся головой о стекло. У этого мужика на руках — рюкзак. Большой, плотно набитый чем-то жёстким рюкзак — это хорошо. В нём может быть ноут или кошелёк. Спит мужик крепко. Возможно, пьяный или с ночной смены. На лбу испарина, как от кошмара. Оскалился во сне — зубы белые, как первый снег. Тощие зеленоватые руки почти не держат рюкзак — идеально.
Старушка смотрит в окно, школьники — в телефоны. Вот автобус тормозит и открывает двери. Виталий затягивает капюшон, вскакивает, хватает приглянувшийся рюкзак и выбегает из автобуса.
В ближайшем перелеске, где не ходят ни люди, ни ветер, Виталий садится на упавшую берёзу и осматривает свою добычу. Чёрный рюкзак с несколькими круглыми значками полон и пахнет грибами.
Виталий тянет за молнию — не открывается, заело. Спустя несколько минут безуспешных попыток он раскладывает нож и начинает распиливать рюкзак. Дело идёт. Он снимает шкуру рюкзака с неизвестного содержимого, глядит, а там — ещё рюкзак. Пытается расстегнуть молнию и вновь она не расстёгивается. Он взрезает и этот рюкзак, а внутри ещё один. Режет, достаёт, пытается расстегнуть, режет, достаёт, пытается расстегнуть, режет, достаёт… Вокруг берёзового ствола уже лежит целый ворох выпотрошенных рюкзаков.
Виталий с недоумением смотрит на то, что осталось у него в руках — целый и по-прежнему полный рюкзак с четырьмя круглыми значками, от которого несёт чем-то влажным и грибным.
«Чертовщина какая-то», — думает Виталий и уже собирается уйти, оставив рюкзаки местным кошкам, но слышит:
— Не советуем.
Деревья дёргаются от порыва ветра и сдвигают плечи. Ворона выкаркивает вопросительно. Виталий смотрит на рюкзак, из которого вылетел шелест, так похожий на слова.
— Хочешь узнать, что такое резьба по говорящему дереву?
Виталий бросает рюкзак на землю и бежит — чёрно-белое месиво берёз мелькает и сливается в непрерывный зеркальный лабиринт, в котором нет ни выходов, ни направлений. За очередным деревом — поваленная берёза, а рядом с ним — содранная кожура рюкзака и сам невредимый рюкзак:
— Садись, поговори с нами, Виталик.
Он смотрит вниз несчастно и ошалело:
— О чём?
— О белой лошадке.
Белая лошадка из далёкого солнечного детства улыбается деревянно. Кто её сломал? Кто сломал любимую лошадку? Уже не улыбается. Вот уже и нет её — разобрали, спрятали, а потом и выкинули.
— Если подумать, — говорит рюкзак вкрадчивым шелестом, — ничего особенного в ней не было — одна из десятков тысяч массово сколоченных игрушек. Тебе она нравилась только потому, что не было других.
Лошадка превращается в набор элементов, скреплённых не очень богатой фантазией. Они легко отделяются друг от друга и тонут.
— А Мячик?
Мячик тычет мокрым носом в ладонь — живой и весёлый, и совсем не похожий на то, что осталось под грузовиком.
— Это просто животное, — шелестит рюкзак, — запрограммированное на неизбежную смерть. Чуть раньше, чуть позже — какая разница? Грустно — потому, что привычка, просто привычка. С сестрой — то же самое. Ничего, кроме привычки.
Мячик вместе с громко плачущей Таней безвозвратно тонет в чёрной речке. Виталий сглатывает ком в горле — становится легко, он парит над поляной, парит над собой.
— Ты боишься не сделать того, что положено с точки зрения других, и поэтому делаешь зло, чтобы скрыть этот страх. Но ничего страшного и ничего уникального, — рюкзак повышает голос, начинает сильнее пахнуть грибами, — Твои коллекции тараканчиков и значков с украденных рюкзачков — не странность, а железная закономерность и необходимость. Что в тебе своего? Всё, что есть — слепое отражение. Всё, что тебе нравится — не имеет самоценной сути, постоянно перекраивает смысл, свёртывается и проходит. Всё, что ты любишь — мимолётные вспышки иллюзий в молочной бездне.
Густые чёрные пятна нефтяной воронки обволакивают белизну берёз. Виталий по колено, по пояс, по шею в невидимом движении. Рюкзак низким гребёнчатым хором кричит ему:
— Мы тебя принимаем таким, каким тебя нет, тебя нет, тебя нет. Тебя нет!
От него остаётся лежать моргающая и вспотевшая шкура человека. Всё остальное украдено.
Хожу-брожу по мокрой ватке
Хожу-брожу по мокрой ватке:
Но где укол, но где укол?
Всё тает в рыхлом беспорядке
И надрывается щегол.
Читать далее «Хожу-брожу по мокрой ватке»
за порогом — играет мир
за порогом — играет мир,
он чудовищный и смешной,
равнодушный, как камнепад.
Читать далее «за порогом — играет мир»
Стакан
Визирий разозлился и плюнул в стакан. Как не плюнуть, если на подоконниках посохли все цветы? Это случилось отчасти из-за командировки, которая вдруг троекратно удлинилась. И не в последнюю очередь из-за старенькой соседки Массалии, очевидно, напрочь забывшей о просьбе присмотреть за растениями. Читать далее «Стакан»
Рыжий и бородатый
Сэндвич из бетонных плит и земли прислонялся своей оранжевой геометрией к длинной вечерней тени. Земля в него вдувалась годами, так что летом он отпускал травяные бакенбарды. Читать далее «Рыжий и бородатый»
Гони!
Ноги переставляются дурацкой анаграммой: гони!
Впереди огни, сзади огни, в голосах в голове — огни.
И всё остальное бежит и горит, также как и они.
Кроме того, что зажато в точку, ноту, оттенок, нимб.
Читать далее «Гони!»
Запароль
запароль чистоту, запароль!
только вышагаешь за порог,
тут же видишь — уже запорол
жидкой грязью ботинок/сапог.
запароль чистоту, запароль!
Читать далее «Запароль»
Оно
Заело.
Нами заело Оно. Читать далее «Оно»