Придавлен перилами, бетон по периметру,
в три короба горбатое горло,
один глаз у страха размером с планету,
второй — в кожаные перины зажмурен.
Снег любого жука в себя примет,
сжуёт с солью, без соли, соло и хором.
Был жук, и нету, и нету, и нету.
У сугроба прохожий висит, дежурит,
как буква страшного алфавита,
пальцами щупает пузырь интернета,
гладит по его влажной оболочке,
трогает за светящиеся ложноножки.
За гаражами к забору неведомое прибито,
в три короба, висит с лета,
корчится, кровяное, молочное,
разбрасывает коллажи и ножики.
Отдельные буквы глядят из окон
на красные вихри полигона небесного,
исчез у сугроба дежурный прохожий,
гаргульи подъездов замерли в трансе,
жизнь из каждой тени выходит боком,
ей бессмысленно, грустно и тесно.
Зажмуренный глаз страха дрожит кожей,
таится, как деньги в матрасе.
Отдельные буквы в слова не сближаются,
только накладываются друг на друга,
подражают, стираются и усыхают,
выдавливая смысла маслянистые хрипы.
Выпестованный идол Сравнения даёт жару,
словно сама оскаленная Кали-юга.
В каждой голубой тени печать его хари,
в каждом живом органе его полипы.
Придавлен перилами, бетон по периметру,
вмёрзло всё в паралич сонный.
Снег любого жука в себя примет,
сжуёт соло, хором, без соли, с солью.