сидели круглые, твёрдые, как день,
и выпали,
по полу прыгают
орехи
весьма категоричных суждений.
ртом пытаюсь ловить и грызть,
но мой рот
где?-
выпаливаю,
шеей дрыгая.
эхом
раздаются разлапистые тени,
начинаю в потёмках рыскать.
тут нет, там — нет, потеряно средство
разгрызть
мелкие
жирные комочки
частных ошибочных мнений.
густ лабиринт текстового квеста,
кисть
белки
беру себе в полномочия,
начинаю смахивать оцепенение.
одну тень, как двойника-допельгангера,
в корзину материализма смахнул,
другую —
сумерки идолов —
под скальпель релятивизма этического,
третью — автора — хороню в постмодерне.
не говоря уж про останки «останкино»-
беличьей кистью
обмахал их
под нуль.
вангую,
от этого вида
орехи расколются, как империи — эпически,
сквозь звёзды улетят к терниям.
гляжу на руку — не кисть, а белка:
подбирает орехи
и набивает весело
в рот.
чувствую телом: весь мир — подделка,
орехи — блажь, белка — фантом.
в голове главное — прореха,
через которую случайный крот
пролезет
и станет ртом.
пошевелить рукой не могу — ориентиров
никаких
для этого
нет.
безоценочно лапаю пушистую белку,
жду, когда меня демонтируют,
притих,
мира спетого
качается белый цвет.
под ногу бы мне вопилку-сопелку…
нащупал плоской стопой резину,
да загудел,
засопел,
заухал.
белка выпрыгнула — и в тень,
растеряла орехов целую корзину,
орехи везде.
кульбиты мрака — за ухом.
собираю орехи
мнений:
путь выклёвывается из яйца ошибок,
которые скачут
жирными
твёрдыми комочками,
смешиваются хвосты тьмы,
беличьи кисти и затычки-кроты-
размыто, сложно, паршиво.
в придачу —
комом в горле сдавливаются пружины,
сдавливаются многоточием…
напряжённостью от я к мы,
от вы —
к ты.