Почти пустой автобус качается от ямок. Виталий оглядывается: взад убегает дорога, теряясь в чаду промзоны, справа (или слева, если смотреть по ходу движения) у окна сидит беззубая старушка с ведром из-под майонеза, недалеко от неё — два школьника тыкают пальцами в телефоны, мужик в коричневом пальто спит и бьётся головой о стекло. У этого мужика на руках — рюкзак. Большой, плотно набитый чем-то жёстким рюкзак — это хорошо. В нём может быть ноут или кошелёк. Спит мужик крепко. Возможно, пьяный или с ночной смены. На лбу испарина, как от кошмара. Оскалился во сне — зубы белые, как первый снег. Тощие зеленоватые руки почти не держат рюкзак — идеально.
Старушка смотрит в окно, школьники — в телефоны. Вот автобус тормозит и открывает двери. Виталий затягивает капюшон, вскакивает, хватает приглянувшийся рюкзак и выбегает из автобуса.
В ближайшем перелеске, где не ходят ни люди, ни ветер, Виталий садится на упавшую берёзу и осматривает свою добычу. Чёрный рюкзак с несколькими круглыми значками полон и пахнет грибами.
Виталий тянет за молнию — не открывается, заело. Спустя несколько минут безуспешных попыток он раскладывает нож и начинает распиливать рюкзак. Дело идёт. Он снимает шкуру рюкзака с неизвестного содержимого, глядит, а там — ещё рюкзак. Пытается расстегнуть молнию и вновь она не расстёгивается. Он взрезает и этот рюкзак, а внутри ещё один. Режет, достаёт, пытается расстегнуть, режет, достаёт, пытается расстегнуть, режет, достаёт… Вокруг берёзового ствола уже лежит целый ворох выпотрошенных рюкзаков.
Виталий с недоумением смотрит на то, что осталось у него в руках — целый и по-прежнему полный рюкзак с четырьмя круглыми значками, от которого несёт чем-то влажным и грибным.
«Чертовщина какая-то», — думает Виталий и уже собирается уйти, оставив рюкзаки местным кошкам, но слышит:
— Не советуем.
Деревья дёргаются от порыва ветра и сдвигают плечи. Ворона выкаркивает вопросительно. Виталий смотрит на рюкзак, из которого вылетел шелест, так похожий на слова.
— Хочешь узнать, что такое резьба по говорящему дереву?
Виталий бросает рюкзак на землю и бежит — чёрно-белое месиво берёз мелькает и сливается в непрерывный зеркальный лабиринт, в котором нет ни выходов, ни направлений. За очередным деревом — поваленная берёза, а рядом с ним — содранная кожура рюкзака и сам невредимый рюкзак:
— Садись, поговори с нами, Виталик.
Он смотрит вниз несчастно и ошалело:
— О чём?
— О белой лошадке.
Белая лошадка из далёкого солнечного детства улыбается деревянно. Кто её сломал? Кто сломал любимую лошадку? Уже не улыбается. Вот уже и нет её — разобрали, спрятали, а потом и выкинули.
— Если подумать, — говорит рюкзак вкрадчивым шелестом, — ничего особенного в ней не было — одна из десятков тысяч массово сколоченных игрушек. Тебе она нравилась только потому, что не было других.
Лошадка превращается в набор элементов, скреплённых не очень богатой фантазией. Они легко отделяются друг от друга и тонут.
— А Мячик?
Мячик тычет мокрым носом в ладонь — живой и весёлый, и совсем не похожий на то, что осталось под грузовиком.
— Это просто животное, — шелестит рюкзак, — запрограммированное на неизбежную смерть. Чуть раньше, чуть позже — какая разница? Грустно — потому, что привычка, просто привычка. С сестрой — то же самое. Ничего, кроме привычки.
Мячик вместе с громко плачущей Таней безвозвратно тонет в чёрной речке. Виталий сглатывает ком в горле — становится легко, он парит над поляной, парит над собой.
— Ты боишься не сделать того, что положено с точки зрения других, и поэтому делаешь зло, чтобы скрыть этот страх. Но ничего страшного и ничего уникального, — рюкзак повышает голос, начинает сильнее пахнуть грибами, — Твои коллекции тараканчиков и значков с украденных рюкзачков — не странность, а железная закономерность и необходимость. Что в тебе своего? Всё, что есть — слепое отражение. Всё, что тебе нравится — не имеет самоценной сути, постоянно перекраивает смысл, свёртывается и проходит. Всё, что ты любишь — мимолётные вспышки иллюзий в молочной бездне.
Густые чёрные пятна нефтяной воронки обволакивают белизну берёз. Виталий по колено, по пояс, по шею в невидимом движении. Рюкзак низким гребёнчатым хором кричит ему:
— Мы тебя принимаем таким, каким тебя нет, тебя нет, тебя нет. Тебя нет!
От него остаётся лежать моргающая и вспотевшая шкура человека. Всё остальное украдено.
