Выпил Игнат Полуэктов
и совершил ругательство:
— Пересечение границ объектов —
непростое обстоятельство.
Не так вспотеешь, пока колешь поленья.
Как при прохождении — приглашение и сопротивление.
Прохождение — это не блуждание.
Это настоящая жадница!
Уничтожение дверей — переход
к блужданию или темнице?
Игнат Полуэктов говорит легко,
С краснотой и немного злится.
Коридор завален строительным мусором,
но сделано это со вкусом —
выставленные разбитые окна стоят аккурат
так, чтобы напоминать зиккурат.
— Дверь замаскировать проще, чем стену.
Сменить голову проще, чем эту тему.
Чаще кажется, что всё глухо, когда это не так,
чем кажется, что всё проницаемо, когда это не так.
Буриданова кошка в дверях
ловит блуждания момент.
Теперь Игнат говорит о зверях,
пиная коридорный цемент.
— Отражаются рябью в воде водопойственные олени.
Между квалиа и вещью самой по себе — дверь преломления.
Дверь — это о трансформации. Дверь трансформирует проходящего.
Игнат раскидывает сланцы по коридору, стучит по красному ящику.
— Качество не сменить без прохода.
Например, от божьего дара к одури.
Блуждания и темницы —
энтропии царицы.
Пробив — хорошо.
Снос — нишишо.
Игнат Полуэктов наливает ещё.
и совершил ругательство:
— Пересечение границ объектов —
непростое обстоятельство.
Не так вспотеешь, пока колешь поленья.
Как при прохождении — приглашение и сопротивление.
Прохождение — это не блуждание.
Это настоящая жадница!
Уничтожение дверей — переход
к блужданию или темнице?
Игнат Полуэктов говорит легко,
С краснотой и немного злится.
Коридор завален строительным мусором,
но сделано это со вкусом —
выставленные разбитые окна стоят аккурат
так, чтобы напоминать зиккурат.
— Дверь замаскировать проще, чем стену.
Сменить голову проще, чем эту тему.
Чаще кажется, что всё глухо, когда это не так,
чем кажется, что всё проницаемо, когда это не так.
Буриданова кошка в дверях
ловит блуждания момент.
Теперь Игнат говорит о зверях,
пиная коридорный цемент.
— Отражаются рябью в воде водопойственные олени.
Между квалиа и вещью самой по себе — дверь преломления.
Дверь — это о трансформации. Дверь трансформирует проходящего.
Игнат раскидывает сланцы по коридору, стучит по красному ящику.
— Качество не сменить без прохода.
Например, от божьего дара к одури.
Блуждания и темницы —
энтропии царицы.
Пробив — хорошо.
Снос — нишишо.
Игнат Полуэктов наливает ещё.
В дверях 1. Вещь
Вспышки заросшего поля туда да сюда,
Вязкой дороги раздвой.
Есть в рукаве у меня вещь одна —
Слабо пахнет тобой.
Еловая комната — чёрная со стороны.
Где войдёшь в неё — там и дверь.
Скрипуче, похрустывающе, спины
Нагибок с перелезом и зверь
Что вчитался в шпаргалку ветвей
По ветру сопит, удалец.
В крышу протёкшую кину вещь —
Стартом в один конец.
Вещь улетит и застрянет, но
Это пока, а потом —
В беличьи лапы, твой сон цветной,
Радости полутон?
Гром её вытрясет, разнесёт по концам
Хвойных светотеней,
Частью — к праматерям, праотцам,
Частью — к чему видней.
Всё остальное — в твой сон цветной,
В беличьи лапы его,
Я притаюсь за еловой стеной,
Пристоюсь за размокшей корой.
В мягких иголках одной ногой,
В сдвоенном сне — другой.
Я пристоюсь за еловой стеной,
Притаюсь за цветной.
Вязкой дороги раздвой.
Есть в рукаве у меня вещь одна —
Слабо пахнет тобой.
Еловая комната — чёрная со стороны.
Где войдёшь в неё — там и дверь.
Скрипуче, похрустывающе, спины
Нагибок с перелезом и зверь
Что вчитался в шпаргалку ветвей
По ветру сопит, удалец.
В крышу протёкшую кину вещь —
Стартом в один конец.
Вещь улетит и застрянет, но
Это пока, а потом —
В беличьи лапы, твой сон цветной,
Радости полутон?
Гром её вытрясет, разнесёт по концам
Хвойных светотеней,
Частью — к праматерям, праотцам,
Частью — к чему видней.
Всё остальное — в твой сон цветной,
В беличьи лапы его,
Я притаюсь за еловой стеной,
Пристоюсь за размокшей корой.
В мягких иголках одной ногой,
В сдвоенном сне — другой.
Я пристоюсь за еловой стеной,
Притаюсь за цветной.
В дверях 2. Что такое переход?
Что такое переход?
Перехобот, перенос,
Переугли-вание,
Пересажи-вание.
Пречернеющий закат
глаза. Тающий субъект.
Мясорубки проворот.
Белый выхлоп мотылька.
В два касания оргазм.
В три погибели привет.
Саблезубый солнцерот.
За секунду до поздна,
за пузырь до глубины.
Перехобот, перенос,
Переугли-вание,
Пересажи-вание.
Пречернеющий закат
глаза. Тающий субъект.
Мясорубки проворот.
Белый выхлоп мотылька.
В два касания оргазм.
В три погибели привет.
Саблезубый солнцерот.
За секунду до поздна,
за пузырь до глубины.
В дверях 3. Затор
бело-красные моря фасоли
принимают пальцев-гедонистов,
раздавая твёрдость и прохладу,
потеряв пренебрежимо мало.
за краями этого массажа
облетают силуэты листьев
с почерневших проволочных кукол
и в окне сопливеньком двоится.
выйдешь и проверишь — не двоится,
но скрипя ведром и через силу,
за огромной круглоротой будкой
на доске начертана пентуха,
подойдёшь, посмотришь — не пентуха,
непонятно что изобразили,
а в глаза подуло липким, лишним,
в полторах ноздрях запахло псиной.
ущипнуться, стукнуться об стенку —
нет, не помогло оно ни разу,
только очередь стоит без края
в новый бар, где полноздри без псины.
все свежи, обёрнуты по моде
и полным полны энтузиазма.
час, другой — ни шагу не родили.
лишь фасоль упрямо хлещет наземь,
и в неё опять опустишь руки,
и поводишь, проседая в темень.
из огромной пробки человечьей
шерстяное слышится кишенье.
шум стоит за полноздри без псины.
а про полторы никто не в теме —
продувные брошенные куклы,
точно также запертые в теле.
принимают пальцев-гедонистов,
раздавая твёрдость и прохладу,
потеряв пренебрежимо мало.
за краями этого массажа
облетают силуэты листьев
с почерневших проволочных кукол
и в окне сопливеньком двоится.
выйдешь и проверишь — не двоится,
но скрипя ведром и через силу,
за огромной круглоротой будкой
на доске начертана пентуха,
подойдёшь, посмотришь — не пентуха,
непонятно что изобразили,
а в глаза подуло липким, лишним,
в полторах ноздрях запахло псиной.
ущипнуться, стукнуться об стенку —
нет, не помогло оно ни разу,
только очередь стоит без края
в новый бар, где полноздри без псины.
все свежи, обёрнуты по моде
и полным полны энтузиазма.
час, другой — ни шагу не родили.
лишь фасоль упрямо хлещет наземь,
и в неё опять опустишь руки,
и поводишь, проседая в темень.
из огромной пробки человечьей
шерстяное слышится кишенье.
шум стоит за полноздри без псины.
а про полторы никто не в теме —
продувные брошенные куклы,
точно также запертые в теле.
В дверях 4. Матрица
Пусть вселенная — симуляция,
или другой какой чёрт,
но своя здесь матушка-матрица,
по-иному крыша течёт:
прибывание на станцию Дно,
пропевание на кресты,
припивание бормоты,
замерзание под окном.
Единицы, нули, третьего не дано.
Тектологично-тавтологично
душераздирающее их обличье
в переливах крови, экстраполяции
помеси благости и проклятия.
К звёздам! Весь мир в кулак!
Мёртвое воскресим!
Сквозь разъятый бинарный флаг
пепелищ, трясин.
От ризы к крысам,
от ТРИЗа к кризу,
три тысячи оборотов в минуту,
лебедино, кирзово,
почему-то.
Выпил из колеи — трактором стал
или печью легковой автономной.
А вокруг по-стравински гудит вокзал
черепов, тупиков, антиномий.
Бункерами, котлованами, ямами,
прибываем на станцию Дно.
Единицы, нули... Но уже давно
сквозняки шелестят дверями.
или другой какой чёрт,
но своя здесь матушка-матрица,
по-иному крыша течёт:
прибывание на станцию Дно,
пропевание на кресты,
припивание бормоты,
замерзание под окном.
Единицы, нули, третьего не дано.
Тектологично-тавтологично
душераздирающее их обличье
в переливах крови, экстраполяции
помеси благости и проклятия.
К звёздам! Весь мир в кулак!
Мёртвое воскресим!
Сквозь разъятый бинарный флаг
пепелищ, трясин.
От ризы к крысам,
от ТРИЗа к кризу,
три тысячи оборотов в минуту,
лебедино, кирзово,
почему-то.
Выпил из колеи — трактором стал
или печью легковой автономной.
А вокруг по-стравински гудит вокзал
черепов, тупиков, антиномий.
Бункерами, котлованами, ямами,
прибываем на станцию Дно.
Единицы, нули... Но уже давно
сквозняки шелестят дверями.
В дверях 5. До щелчка
Висит мешком
с утаённым (на время) шилом
лотерейный мотив конца.
Шныряешь туда-сюда,
и он качается вслед.
Ничто не указывает на то,
где последний спотык,
когда придётся
войти в перерыв-смерть
по колено, живот, локоть,
замерзая в окаменелость,
в жука янтарского,-
путём агонии,
путём забвения,
засыхания молока,
сдувания молочной крошки
в глаза чьи-то, белые —
свои же.
Сгущённый мутный Хельхейм,
доведённый до беспредела —
до самосъедающегося щелчка —
перерыв-обезличивание,
пластилиновый перемес —
уравнение на все времена.
с утаённым (на время) шилом
лотерейный мотив конца.
Шныряешь туда-сюда,
и он качается вслед.
Ничто не указывает на то,
где последний спотык,
когда придётся
войти в перерыв-смерть
по колено, живот, локоть,
замерзая в окаменелость,
в жука янтарского,-
путём агонии,
путём забвения,
засыхания молока,
сдувания молочной крошки
в глаза чьи-то, белые —
свои же.
Сгущённый мутный Хельхейм,
доведённый до беспредела —
до самосъедающегося щелчка —
перерыв-обезличивание,
пластилиновый перемес —
уравнение на все времена.
В дверях 6. Транзит
в творожке оказалась монета —
екатерининская копейка.
зубу не сильно хотелось этого —
пострадать за невкусный клад
и лежать со сломанной шейкой
на столе и кричать невпопад:
злодобрейшие близне-
цы ц (небось цинциннаты?) —
смысловые слизни
с тран-
зита и гита-
ра звенит,
ободряющим цыганским
божествованием.
лбы — на таран,
карта не только бита,
но и байта.
восемь друзей
близнецов цинциннатов
доброзли до того,
что разбежались гусями,
как сказал бы великий гусё:
что ещё тут скажешь,
тут всё...
екатерининская копейка.
зубу не сильно хотелось этого —
пострадать за невкусный клад
и лежать со сломанной шейкой
на столе и кричать невпопад:
злодобрейшие близне-
цы ц (небось цинциннаты?) —
смысловые слизни
с тран-
зита и гита-
ра звенит,
ободряющим цыганским
божествованием.
лбы — на таран,
карта не только бита,
но и байта.
восемь друзей
близнецов цинциннатов
доброзли до того,
что разбежались гусями,
как сказал бы великий гусё:
что ещё тут скажешь,
тут всё...
В дверях 7. Будущее
прилип к покрашенной лавке
бумажный листок с заклинанием,
которое кроет лаком
любой маня-мирок,
аркадий погладил ласково
листок, прочитал внимательно,
и сделался злобным раком,
попятившимся в водосток.
я кричу ему: аркадий, назад!
(относительно его взгляда — вперёд)
но аркадий не идёт назад,
аркадий ползёт.
(относительно его взгляда — назад)
и его рачье обличье
покрывается заклинательным лаком.
вот он лежит прилично
сувениром в привокзальной лавке
(выставляется раком).
поражение —
упечься за семь печатей
без дыхания и движения.
победа — это участие.
читаю заклинание наоборот,
слышу — лопаются панцири,
аркадий спасён, выбегает народ
из лавки — поседевшие иностранцы.
семеро небес, держите меня.
запрыгиваю в дверистую чащу.
здравствуй, треснувшая скорлупа!
позади — недостижимое.
сейчас — вечное уходящее.
и только будущее наступа...
бумажный листок с заклинанием,
которое кроет лаком
любой маня-мирок,
аркадий погладил ласково
листок, прочитал внимательно,
и сделался злобным раком,
попятившимся в водосток.
я кричу ему: аркадий, назад!
(относительно его взгляда — вперёд)
но аркадий не идёт назад,
аркадий ползёт.
(относительно его взгляда — назад)
и его рачье обличье
покрывается заклинательным лаком.
вот он лежит прилично
сувениром в привокзальной лавке
(выставляется раком).
поражение —
упечься за семь печатей
без дыхания и движения.
победа — это участие.
читаю заклинание наоборот,
слышу — лопаются панцири,
аркадий спасён, выбегает народ
из лавки — поседевшие иностранцы.
семеро небес, держите меня.
запрыгиваю в дверистую чащу.
здравствуй, треснувшая скорлупа!
позади — недостижимое.
сейчас — вечное уходящее.
и только будущее наступа...